"Европа будет отказываться от российского газа. Это неизбежно"

Экономист Марсель Салихов — о российской нефтегазовой отрасли в условиях санкций

14 июня Газпром объявил, что поставки газа в Германию по “Северному потоку” сократились на 40%, так как компания Siemens отказалась возвращать из ремонта оборудование. Это произошло на фоне введения западными странами огромного количества санкций и разного рода экономических ограничений, направленных против России, и особенно российской нефтегазовой отрасли.

Российская экономика действительно так сильно зависит от нефти и газа? А Европе правда нужны наши ресурсы? Может ли Россия просто продавать их кому-то другому? А как с глобальным потеплением? “Вектор” поговорил об этом с преподавателем Высшей школы экономики и президентом Института энергетики и финансов Марселем Салиховым.

— Ни для кого не секрет, что российская экономика сильно зависит от продажи энергоресурсов — нефти, газа и угля. Но насколько сильна эта зависимость? Как удар по этой отрасли отразится на других отраслях экономики и на обычных гражданах?

— Мне кажется, надо разделять разные степени зависимости. Если мы смотрим формально, допустим, на долю добывающего сектора в экономике, по структуре ВВП, то она составляет меньше 10%. Но если мы посмотрим на структуру экспорта, то нефть и газ обеспечивают более 60% стоимости экспорта. То есть большая часть валютной выручки, которую зарабатывает страна, всё равно в той или иной степени связана с сырьевыми ресурсами.

Соответственно, есть разные оценки: по структуре ВВП — это заниженная оценка, которая не вполне корректно отражает реальную значимость нефтегазового сектора, но если мы посмотрим на долю нефтегазовых доходов в структуре доходов федерального бюджета, то это где-то 35-40%. Так что в целом, всё равно, мы понимаем, что российская экономика носит сырьевой характер.

И с точки зрения экспорта, и с точки зрения доходов бюджета очень сильно зависит от нефти. Нефтяная промышленность гораздо более значимая, чем газовая, то есть стоимость экспорта нефти где-то в 3-4 раза выше стоимости экспорта газа, а угольная, соответственно, ещё в 3-4 раза меньше, чем газовая.

То есть в первую очередь это нефть, во вторую — газ, и уже в третью уголь, чёрные и цветные металлы, и так далее. Соответственно ситуация в этих отраслях, если она меняется серьёзным образом, то она оказывает сильное влияние на остальные сектора экономики.

— Газпром 14 июня заявил, что поставки газа в Германию сократились на 40% из-за проблем с оборудованием, которое Siemens не обслужил вовремя. Потом уже эта цифра выросла до 60%. Про экспорт газа в Европу отдельно поговорим, а сейчас вопрос такой — как вообще на нефтегазовой отрасли сказалось (или скажется в будущем) ограничение на поставку запчастей, с которым она столкнулась из-за санкций?

— Ну, это серьёзная проблема, и она, скорее всего, будет усиливаться. Сейчас это скорее некий предвестник будущих сложностей, которые будут возникать. Проблему сейчас представляет и то, что разные западные страны вводят разные санкции.

И, соответственно, возникают коллизии. В частности, [ситуация] с этими ГПА (газоперекачивающий агрегат — прим. ред.) Газпрома, которые Siemens передал в Канаду. В Канаде введены блокирующие санкции в отношении Газпрома. Запрещены любые транзакции с группой “Газпром”.

Евросоюз не вводил блокирующих санкций против Газпрома. Соответственно возникает какая-то правовая коллизия, когда эти ГПА были отправлены в Канаду, а Канада запретила их возвращение Газпрому. Хотя если бы они ремонтировались в Германии, этого бы не произошло. Подобные ситуации будут возникать, и с точки зрения оборудования, конечно же, значительная часть тех же турбин и газоперекачивающих агрегатов, другого промышленного оборудования — оно западное.

Многие западные компании сейчас прекращают свою деятельность в России, и, соответственно, встаёт вопрос об обслуживании этого оборудования, этой техники и так далее. Здесь нет какого-то универсального ответа на вопрос “что можно сделать”, такая проблема будет. Мне кажется, что во-первых необходимо усилить технический надзор в отношении такого-то оборудования, а во-вторых должна быть какая-то централизация сервиса, потому что нужно искать какие-то возможности на вторичных рынках, условно говоря, иметь возможность покупать те же ГПА на рынках других стран, или обслуживать [оборудование] не у официальных дилеров, а у каких-то других.

Всё равно эта проблема будет вставать, но вот это какой-то первый громкий предвестник того, что будет происходить дальше. Сейчас, как мне кажется, история более шумная и больше политическая. То есть скорее всего Газпром не сильно заинтересован в текущей ситуации в том, чтобы искать какие-то иные возможности. Позиция Газпрома сейчас заключается в следующем — вы нам возвращайте агрегаты, а мы вам восстановим потоки. Не возвращаете — всё будет оставаться таким же образом.

Позиция той же Канады — “мы ввели санкции, ничего сделать не можем”. Хотя сейчас идёт определённая эскалация, и, мне кажется, она больше носит политический характер. Если бы стороны хотели договориться, то у них есть возможность это сделать даже в рамках существующих правовых механизмов. Потому что в тех же санкциях есть стандартный механизм исключения — для конкретной поставки или конкретного оборудования можно ввести исключения.

Сказать: “Ну окей, в Канаде введены блокирующие санкции против Газпрома, но вот касательно этих турбин мы делаем исключение.” И они возвращаются. Со стороны России идёт позиция “ну не хотите, сокращаем поставки”. Со стороны Европы тоже — “мы не готовы идти на какие-то компромиссы”. Пока ситуация складывается вот таким образом, и я надеюсь, что она в будущем изменится, но подобные ситуации с оборудованием будут возникать всё больше и больше.

— Насколько вообще сильна зависимость Европы от российских энергоресурсов? Риторика "если что, отключим газ" тянется ещё с советских времён, и её по сей день довольно часто можно услышать (например, в таком ключе недавно выразился Медведев). Это действительно настолько больная тема для европейцев? Планируется ли полный отказ от нашего газа, и возможно ли это в обозримой перспективе?

— Несколько тезисов. Первое — да, зависимость от российского газа очень высокая. Российский газ обеспечивал примерно 30-40% общего потребления природного газа в Европе. Из примерно 450-500 млрд [кубических метров в год] потребления газа Россия поставляла около 150 млрд.

Отказаться сложно. Но, как мне кажется, у нас есть какой-то официальный нарратив про то, что Европа не выдержит, то ли замёрзнет, то ли ещё с чем-то столкнётся.

— Да, вот про “замёрзнет” тоже хотелось поговорить. Через несколько месяцев же отопительный сезон, и о нём тоже много говорят.

— Ну, смотрите. Есть же какая-то такая позиция, что Европа к нам вернётся, они не выдержат, и, когда наступят холода, они к нам придут и скажут “давайте мириться”. Подобное, наверное, может произойти, но это менее вероятный сценарий.

Более вероятный сценарий, на мой взгляд, что произойдёт развод. Условно говоря, со следующего года или с 2024-го года Европа откажется от поставок российского газа, и, соответственно, Газпром не будет поставлять на европейский рынок.

Да, там будет тяжело. Европе, конечно же, будет тяжело, потому что все альтернативы находятся дальше даже с точки зрения расстояния. Они будут дороже, и в Европе будут оставаться высокие цены на газ в обозримой перспективе, то есть где-то в ближайшие 5-10 лет.

Если мы возьмём какие-то средние долгосрочные цены, которые были на европейском рынке, то раньше это было около 300 долларов за тысячу кубометров. К осени прошлого года цена была в среднем около 1000 долларов. Наверное, новый долгосрочный средний уровень будет в районе 600 долларов, чтобы просто Европа могла находить альтернативу, чтобы другим поставщикам было выгодно импортировать газ в Европу.

Но считать, что газ есть только в России — это непонимание того, как устроены рынки. Допустим, США добывает природного газа больше, чем Россия. Мы считаем, что Россия — это ведущая энергетическая страна, но по факту Штаты добывают больше. У них экономика больше, людей больше, и так далее, поэтому с точки зрения экспорта они поменьше, но по добыче они большие. Есть тот же Катар, у которого есть возможность увеличивать мощности по сжиженному природному газу, и они планируют это делать. В ближайшие 5 лет они увеличат свои мощности примерно на 50%.

Сложно? Да. Дорого будет, но скорее всего на горизонте 5 лет это [отказаться от российского газа] можно будет сделать. Надо понимать, что в краткосрочной перспективе (ситуация этого года) понятно, что все мощности по тому же сжижению, все заводы СПГ (сжиженного природного газа — прим. ред.) загружены полностью, свободных контрактов нет, купить на рынке что-то очень сложно или вообще невозможно.

Потому что в целом экономика стремится работать в полной загрузке. Чтобы были какие-то свободные, простаивающие мощности — это просто невыгодно для всех участвующих сторон. Когда можно построить новый завод или разработать новое месторождение где-нибудь в Америке или расширить мощности по добыче в Катаре, тогда да, тогда можно вести переговоры.

То есть я думаю, что более вероятный сценарий, что нас в ближайшее время ждёт определённый газовый развод. Европа без российского газа, а Россия, соответственно, без экспорта в Европу.

— Распространено мнение, что страны, отказавшиеся от российского газа (например, Литва или Болгария), ничего тем самым не меняют, так как они всё равно получают тот же самый российский газ, только уже через третьи страны. Это правда?

— Ну, как сказать. Там ситуация, на самом деле, разная. Да, есть страны, которые формально отказались. Но есть система газотранспорта. Каким образом осуществляются потоки?

Допустим, в ту же Финляндию, которая отказалась от российского газа, но газ там поставляется напрямую из России через пункт Иматра. И Финляндия не соединена с остальной частью газотранспортной системы Европы. То есть, условно говоря, прокачать из Германии в Финляндию невозможно. В Польше — да, это можно делать, например, через “Северный поток”.

— А что с поставками в Финляндию? Вы сказали, что там есть только один газопровод из России, а страна заявила об отказе от российского газа. Это что, получается, они формально отказались, а сами продолжают пользоваться, или всё сложнее?

— Ну, как сказать. Газпром им не продаёт газ. Ситуация такая. Финляндия заявила, что она не согласна на схему расчётов, которая была предложена — то, что условно называют “газ за рубли”. Газпром сказал, что если вы не готовы, то мы вам газ не поставляем. И они не поставляют. Это можно посмотреть по данным европейской газотранспортной системы, и увидеть, что газ не поставляется. Но люди тоже там к этому готовились, это же тоже для них не просто так произошло.

Они арендовали плавающий терминал по приёму СПГ. Есть наземные терминалы, а есть плавающие, которые можно передвигать из одного порта в другой. Их можно арендовать, то есть существует рынок аренды этих [терминалов], которые по-английски называются FSRU, floating storage and regasification unit (плавучая регазификационная установка — прим. ред.). Это судно, которое обеспечивает приём сжиженного газа, его разжижение и подачу в газотранспортную систему.

Ну и они арендовали такой FSRU, летом закачали в хранилище, и планируют зимой таким образом себя обеспечивать. У всех в принципе разные истории. Польша тоже в принципе готовилась к этой ситуации, и у них до всех текущих событий была стратегия на отказ от российского газа. Поэтому они тоже построили свой терминал по приёму СПГ в Свиноуйсьце, расширяют его, а также планируется, что к осени будет достроен газопровод Baltic Pipe, который подаёт газ из Норвегии, и они будут получать норвежский газ.

Понятно, что это сложная газотранспортная система, а так возможна ситуация, что кто-то будет покупать больше российского газа, а потом перепродавать их в те же Нидерланды, Польшу, и так далее — страны, которые формально отказались от российского газа. Это в целом нормальная ситуация. В этом нет ничего крамольного, если есть такая возможность. Но надо понимать, что стратегически Европа будет отказываться от российского газа. Это неизбежно.

Но вообще европейская система едина — у них, по сути, нет национальных рынков, есть европейский газовый рынок. Соответственно, прокачивать и перепродавать газ можно спокойно и это не требует уплаты пошлин или ещё чего-то такого. Но в целом, суммарно, если мы посмотрим на данные, поставки российского газа в Европу снижались. Даже до всей этой ситуации с турбинами, и за последние две недели они упали ещё на 40%.

То есть они и так снижались, и теперь ещё упали на 40%, и то, что сейчас прокачивается через “Северный поток-1”, частично украинский транзит, и вот на этой неделе снова [возобновились] поставки через Турцию в Южную Европу — всё это за год будет при текущих объёмах, условно говоря, 50 млрд [куб. метров]. По сравнению со 150 млрд в прошлом году.

Ну то есть Европа в принципе в этом году планировала на 100 млрд сократить [поставки газа из России]. У них как раз сейчас будет такая возможность, но европейцам, на самом деле, текущая ситуация не то, чтобы выгодна, но, как вы уже говорили, в ноябре начинается отопительный сезон, и спрос на газ увеличивается.

Всегда есть сезонность потребления. И в России, и в Европе. Это одинаковая штука. Всегда есть такой форс-мажорный вариант — забирать газ из хранилищ. Традиционно летом идёт закачка газа в хранилище, зимой идёт отбор. Сейчас поставки российского газа сильно снизились. Если какая-то критическая ситуация, то можно забирать газ из хранилищ — день, два, три, и так далее.

Но сейчас они готовятся к тяжёлой зиме. То есть для Европы это, можно сказать, такой стресс-тест, стресс-сценарий сейчас происходит — как проживать и как действовать в условиях, когда российского газа очень мало и его [поставки] невозможно увеличивать. Потому что фактически до всех последних событий европейский рынок жил в такой парадигме, что зимой можно увеличивать отбор газа из России, и, если там холодная зима или что-то такое, то забираем больше газа у Газпрома. Сейчас такое сложно (или невозможно) сделать, соответственно рынок должен адаптироваться и приспосабливаться.

— Есть ли у России возможность быстро переориентироваться на другой рынок? Например, азиатские страны эмбарго вводить не спешат — с Китаем давно налажены торговые отношения, а Индия вообще в последнее время серьёзно увеличила импорт российской нефти. Можно ли каким-то образом компенсировать за счёт азиатского рынка потери прибыли из Европы, и сильно ли это поможет?

— Здесь разные ситуации по нефти и по газу.

По нефти, да, в значительной степени, произошла быстрая переориентация поставок. Практически восстановились объёмы экспорта. В основном, да, на Азию. Китай и Индия сильно увеличили покупки российской нефти, планируют их увеличивать. Даже НПЗ не стали уходить в ремонт, чтобы переработать больше нефти.

Почему это происходит? Инструмент очень простой — скидка в 30%. Если есть такая скидка, то для любого покупателя, для любого переработчика, возникнет ситуация: вы продаёте свой продукт (бензин, дизель, авиационный керосин, и т.д.) по мировой цене, а сырьё покупаете на 30% дешевле. Вы просто зарабатываете кучу денег. И все это понимают.

Кто зарабатывает на скидке 30%, кто её забирает? Забирают трейдеры, готовые брать на себя эти риски, а зарабатывают переработчики. И поэтому, если есть достаточный финансовый стимул, то многие люди — азиатские страны и компании, у которых политическое руководство не ограничивает их в этом вопросе, все они готовы покупать. Они боятся вторичных санкций, но собственные власти не дают им указаний, что нельзя иметь дело с российской нефти. Поэтому произошла быстрая смена потоков и смена логистики.

Если мы говорим про нефть, то с чем плохо, так это с нашей переработкой. Россия импортирует как сырую нефть, так и нефтепродукты. Поэтому когда происходит переориентация на другие рынки — Индию, Китай, другие азиатские страны, в чём возникает проблема?

Первое — транспортировка нефтепродуктов в целом обходится дороже. Если речь идёт о дальних расстояниях, то разница в логистике выше. Второе — то, что та же Индия заинтересована покупать сырую нефть. Она не заинтересована покупать российские нефтепродукты, потому что у них есть своя мощная переработка. Есть заводы, которые могут перерабатывать. Зачем нам покупать у вас продукты, если мы будем покупать у вас сырую нефть?

Соответственно последние пару месяцев экспорт сырой нефти рос, экспорт нефтепродуктов снижался. Есть ещё проблема с мазутом, потому что нефтеперерабатывающие заводы так устроены, что когда вы, условно говоря, производите бензин для внутреннего рынка, у вас всё равно получается и дизель, и мазут. Больша́я часть дизельного топлива, примерно половина, производящегося в России, экспортировалась.

Практически весь мазут, его тяжёлые фракции, которые оставались [при обработке нефти], тоже экспортировались, причём преимущественно в Европу. И в этом проблема. Даже если нужно произвести бензин для внутреннего рынка, всё равно есть мазут, которого внутри потребляется мало. Нужно его куда-то везти. Ну и сейчас компании пытаются, тоже за счёт дисконта, как-то на азиатские рынки этот мазут пристроить. Но в целом с переработкой будут проблемы.

У нас в апреле некоторые заводы стояли, они не перерабатывали нефть, потому что не было возможности продукты её переработки кому-либо продать. Но в целом по нефти ситуация ещё условно оптимистичная, потому что на мировом рынке дефицит, свободных мощностей нет, и поэтому сложно какими-то экономическими инструментами — эмбарго, ограничениями — ограничить [спрос], так как рынок в целом заинтересован в этих объёмах. Россия занимает большую долю, и все эти ограничения приводят к росту цены, как мы видим, цена растёт, и это компенсирует в значительной степени даже какое-то сокращение объёмов.

По газу ситуация другая, потому что транспортировка газа сложнее, она требует либо уже построенных газопроводов, либо вся инфраструктура заводов по сжижению, танкера СПГ, терминалы по разжижению, и т.д. Это дорого. Современный завод по сжижению газа стоит 10-20 миллиардов долларов. Это очень много.

В этом смысле транспортировка нефти через порты и через танкера гораздо проще и гораздо дешевле обходится. С точки зрения того, как это сделать, и каких-то инвестиционных затрат. По газу альтернатив европейскому рынку, который мы теряем, гораздо меньше. Потому что перекинуть эти объёмы, условно говоря, в Азию, сейчас невозможно.

То есть сейчас нет инфраструктуры. Если мы считаем, что Европа отказывается от 100 миллиардов кубометров российского газа, то это означает, что у России есть свободные 100 миллиардов кубометров, которые можно было бы кому-то продать. Можно добыть эти 100 миллиардов и куда-то продать. Ну, допустим, Китай заинтересован в том, чтобы этот газ купить.

Но сейчас нет такой инфраструктуры, которая бы позволила продать этот газ, потому что труба “Сила Сибири-1” не соединена с единой системой газоснабжения, это, по сути, изолированный газопровод. Два крупных завода СПГ, которые есть в России — Ямальский и Сахалинский. Сахалинский, понятно, находится на Сахалине, и там своя замкнутая система, а Ямальский, “Ямал СПГ”, загружен на 100%. Через него больше поставлять невозможно.

Строить новые заводы — возникает много вопросов, потому что это западное оборудование. Тот же Ямал СПГ строился на немецком оборудовании. Его надо как-то замещать. Есть собственные производители, но у них не отработаны технологии, они менее эффективны, и сколько потребуется времени, чтобы запустить это в промышленную эксплуатацию — неизвестно.

Ну и в любом случае, даже заводы на западном оборудовании с международными подрядчиками строятся 3-5 лет. А с нашими неотработанными технологиями это всё может длиться гораздо дольше. Поэтому с газом — да, вопросы возникают, куда это всё пристраивать, куда продавать, и здесь нет какого-то единого варианта.

Есть смысл пытаться объединить множество разных альтернатив. Частично в Турцию можно, наверное, пристроить. Турция, судя по заявлениям Эрдогана, готова перепродавать российский газ. Пожалуйста — продавайте нам, а мы с Европой договоримся, будем им отсылать. Вопрос возникает такой — кто забирает себе эту маржу (разницу в ценах — прим. ред.). Естественно, Турция хочет себе всё забрать, наверное, России это невыгодно.

Та же Центральная Азия. Тот же Узбекистан, допустим, сейчас сталкивается с ситуацией, что он сам добывает газ и экспортирует его в Китай, но ему не хватает газа для внутреннего потребления. У них там периодически проблемы возникают. То есть можно продавать, например, в Узбекистан. Но там цены низкие. Насколько это выгодно — тоже вопрос, то есть нужно договариваться по ценам, и так далее.

Тот же Китай. Проект “Сила Сибири-2”, который обсуждается давно, [газопровод] через Монголию. Проектные работы проводятся, и так далее, но нет контракта. То есть нужно заключать контракт с китайцами, договариваться с ними, в первую очередь, по цене, потому что ключевой вопрос здесь — цена. И строить эту трубу и продавать в Китай.

Ещё варианты монетизации газа, которые в принципе существуют — это та же химия. Производить, допустим, аммиак и метанол, там технологии попроще, чем сжижение, охлаждение газа до сверхнизких температур. Больше возможностей с точки зрения собственного оборудования, и транспортировка химовозами проще, чем танкерами СПГ. То есть монетизация в таком виде: мы производим какую-то первичную химическую продукцию, и продаём её в ту же Азию, потому что напрямую природный газ поставить сложно.

Поэтому по газу я думаю, что речь идёт о множестве разных альтернатив, каждая из которых не позволит заместить полностью объёмы, которые теряются, но в совокупности они позволят в значительной степени их компенсировать.

— А как изменение экспорта энергоносителей повлияет на их цены в России? Стоит ли ожидать резкого подорожания газа, бензина и электричества?

— Нет.

Если мы посмотрим, что происходит на рынке нефтепродуктов, то цены не росли, а даже снижались. В оптовом сегменте они вообще довольно сильно снижались. И это нормальная ситуация, это рынок так работает. Когда для компаний экспорт становится более трудным, конкуренция на внутреннем рынке усиливается, и это приводит к тому, что цены вполне могут снижаться.

На рынке нефтепродуктов у нас, конечно, есть условное регулирование через демпфер (экономический термин, означающий верхнюю границу безопасного риска — прим. ред.), но как такового регулирования с точки зрения цен нет. И мы видим, что не происходит какого-то скачка цен.

По газу я думаю тоже [цены не изменятся], потому что есть регулирование, по сути и для промышленности, и для населения, то есть по сути цены устанавливает государство. Как-то сильно повышать цены правительство, я думаю, не намерено, никаких планов не объявлялось, и так далее.

И вообще это довольно странно на самом деле было бы. Допустим, повышать сейчас сильно внутренние цены на газ. Для чего? Зачем?

По электроэнергии то же самое — электроэнергия в европейской части России производится за счёт газа, то есть, грубо говоря, по какой цене вы покупаете газ, в значительной степени определяет себестоимость производства электроэнергии, если у вас уже готовы станции.

Я думаю, что в текущих условиях будет повышение, тарифы будут индексироваться, но скорее они даже будут индексироваться на уровень ниже, чем инфляция.

— Давайте ещё поговорим о глобальном потеплении — об этой теме в последние месяцы по понятным причинам немного забыли, но проблема никуда не ушла. Не так давно, например, ЕС выступал с планами снизить до нуля углеродные выбросы к 2050 году. Как последние события отразились на этих планах?

— В настоящее время ЕС придерживается одновременно двух стратегических целей - достижение углеродной нейтральности к 2050 году и снижение зависимости от поставок энергоресурсов из России. Официальные планы (к примеру, новый план REPower Europe) подтверждают, что Европа намерена придерживаться обеих целей одновременно. Однако в текущей ситуации это будет сделать достаточно проблематично.

Сокращение поставок нефти и газа России приводит к тому, что необходимо искать альтернативных поставщиков и увеличивает цены. При этом при существующем уровне развития технологий возобновляемые источники (ВИЭ) могут использоваться для выработки электроэнергии, но должны обеспечиваться резервом на основе традиционной генерации.

Транспортное топливо (бензин, дизель, авиационный керосин) невозможно заменить на “зеленые” источники. По всей видимости, в этих условиях ЕС все-так придется выбирать. Судя по политическим заявлениям, цель по сокращению зависимости от поставок из России является более приоритетной, так как она должна реализовываться в ближайшие годы.

К примеру, уже ряд европейских стран (Германия, Италия, Нидерланды и другие) сообщили, что будут возвращать в эксплуатацию ранее закрытые угольные станции. Однако подобная расстановка приоритетов не означает, что ЕС откажется откажется от климатических целей. Скорее речь, о некоторой задержке в достижении поставленных целей.

— Представим себе такой сценарий — политическая ситуация изменилась, и антироссийские санкции решили ослабить или даже снять. Как долго нам придётся восстанавливаться, и легко ли будет слезть с "нефтяной иглы"? Есть ли какие-то примеры, на которые можно опираться?

— Я думаю, что в текущих условиях зависимость российской экономики от “нефтяной иглы” объективно будет усиливаться. Развитие высокотехнологических отраслей, обрабатывающей промышленности и раньше проходило со значительными сложностями. В условиях ввода технологических санкций со стороны западных стран это сделать будет еще сложнее.

Даже при ослаблении или снятии санкций уже выстроенные барьеры будут сниматься продолжительное время. Чем дольше продлится период санкций, тем сложнее и дольше займет времени для того, чтобы снять эти барьеры. Речь идет не только о формальных санкций, но и поведении компаний, контактах между людьми, сотрудничестве в сфере культуры и образования.