"Никогда нельзя приходить с оружием к тем, кто не готов тебя принять с оружием"
"Никогда нельзя приходить с оружием к тем, кто не готов тебя принять с оружием"
Студенческие годы Льва Шлосберга пришлись на войну в Афганистане. Мы с ним поговорили
24 февраля прошлого года начался крупномасштабный военный конфликт в Украине. Только по открытым источникам журналисты насчитали 15 136 погибших, что уже больше, чем официальная цифра погибших в Афганистане за 9 лет боёв — 15 051 человек.
В годовщину этой даты "Вектор" поговорил с российским оппозиционным политиком и руководителем псковского отделения партии "Яблоко" Львом Шлосбергом о том, как в те годы воспринималась Афганская война, уместны ли параллели с украинскими событиями и какие уроки можно извлечь из той исторической эпохи.
Как выглядело начало афганской войны
Мы были полностью в контексте официальной советской позиции. Суть её заключалась в том, что власти Советского Союза приняли решение оказать содействие части преданных СССР афганских политиков, и привести их к власти.
Было признано, что президент Хафизулла Амин должен быть свергнут, а Бабрак Кармаль должен быть приведён к власти, как политик, на которого делало ставку советское руководство.
Мы тогда ничего не знали о разногласиях в Политбюро. Об этом много и подробно написано позже, когда архивы были открыты и когда появилась свобода слова. Мы впервые после Второй Мировой увидели вернувшееся в бытовую культуру обсуждение темы войны.
Афганскую войну всегда называли "войной", советские власти не стеснялись этого слова. "Война в Афганистане" было в обычном обиходе, об этом писали в советской прессе, и никто не искал никакие эвфемизмы.
Мы обращали внимание на то, что стали уходить знакомые. Людей стали призывать. У нас не было тогда достаточных знаний и достаточного образования, чтобы понимать, что решение об участии в Афганской войне было ошибочным. Политически ошибочным.
Мы не знали тогда, к каким колоссальным жертвам привела эта война и не знали количества жертв из числа советских военнослужащих. Официальная цифра на сегодняшний день составляет 15 051 погибший. Никто не может сказать, насколько она достоверна, но эта цифра всегда была около 15 тысяч. Вряд ли она сильно отличается от действительности.
И абсолютно шокирующей стала цифра жертв среди афганцев. Она включает себя как вооружённых, так и мирных людей. Сейчас общепризнанная цифра, в том числе признанная и в России — это около миллиона человек, точное число жертв неизвестно.
Вот это соотношение числа погибших советских военнослужащих к числу погибших афганцев, как вооружённых, так и мирных — это шок, потому что миллион погибших означает, что велись ковровые военные операции. Мы этого всего совершенно не знали.
О высшем образовании в эпоху застоя
Я поступил на исторический факультет Псковского Государственного Педагогического Института летом 1980 года. Первые вопросы об отношении к советской власти и эффективности её политики у нас стали появляться ближе к кончине Леонида Ильича Брежнева, которая случилась в ноябре 1982 года. И затем во время всем нам памятной Траурной пятилетки, когда генсеки работали в своей должности кто чуть больше года, кто чуть меньше.
И понимание о дряхлевшей власти сопутствовало пониманию того, что не все действия властей могут быть правильными, то есть уровень подспудной критичности по отношению к властям был, уже тогда он накапливался.
Исторический факультет в Пскове был единственным политическим факультетом. У нас не было ни учёбы для партийных руководителей, ничего такого. Истфак был сосредоточием политической элиты. У нас преподавали понятно какие дисциплины: научный коммунизм, научный атеизм.
Но, тем не менее, преподавателями были бывшие работники обкомов, горкомов, партии и Комсомола, то есть это были люди, имеющие партийную карьеру. Одновременно с этим у нас преподавали люди, прошедшие Великую Отечественную войну, и по сути своей диссиденты по своим убеждениям.
И мы этих людей видели. Они уже тогда, возможно, в силу своего возраста, в силу понимания того, что жизнь завершается — никто ведь не ждал краха Советского Союза — у каждого человека, прожившего жизнь, есть высокая потребность высказаться, рассказать о том, что с ним было.
А у нас были такие преподаватели, как Николай Васильевич Ковалёв — бывший ректор, который помнил ещё царя. Он видел царя живьём. Будучи ребёнком, но тем не менее.
Они прошли войну, они прошли репрессии, и они рассказывали нам и о том, что революция происходила совсем не бескровно и не при всеобщей поддержке даже внутри партии. Они очень много рассказывали нам о проблемах внутри КПСС, хотя это было частью советской партийной истории, но, тем не менее, далеко не всё было известно.
Рассказывали нам о знаменитом XVII съезде ВКП(б). Точной информации нет, но, судя по всему, тогда господин Каганович был председателем счётной комиссии, которая подменила 300 бюллетеней поданных за Кирова, а не за Сталина, и потом этот "съезд победителей" был весь репрессирован — люди, которые не поддержали Сталина на выборах генерального секретаря ЦК ВКП(б).
Рассказывали о репрессиях и понемногу рассказывали о войне. Хотя все фронтовики — все — никаких деталей о войне рассказывать не хотели и говорили примерно одно и то же: война — это грязь, кровь и смерть.
Это были участники Великой Отечественной войны, люди, прошедшие войну по-настоящему. С боевыми орденами и медалями, с ранениями, контузиями, ампутациями, и они говорили с нами честно.
Это говорилось в студенческих аудиториях. Это невозможно сравнить с периодом 1930-х годов — периодом сталинских репрессий. Ни один преподаватель не мог позволить себе такой разговор со студентами. Он был бы первым и последним, и кто-нибудь из студентов сам бы и донёс.
Поэтому на фоне вот этой неподцензурной, но открытой дискуссии мы видели, что власть ошибается. Мы понимали, что система дряхлеет.
Я помню до сих пор, как мы на семинаре по истории КПСС преподавателю Надежде Павловне Поповой, показывая ей на так называемый "иконостас" — портреты членов Политбюро и кандидатов в члены Политбюро, задавали вопрос: "Скажите, почему они все такие старые? Почему они все в таком возрасте? Неужели нет никого моложе, кто мог бы руководить страной? Посмотрите, они все глубокие пенсионеры." И нам за эти вопросы ничего не было. Это уже было то время, когда это не составляло криминала.
Отдельных семинаров по Афганистану у нас, конечно, не было. Мы смотрели такие передачи, как Международная панорама. Она была достаточно открытой и для советского времени делалось профессионально.
У нас не было таких институций, таких аудиторий, в которых мы могли бы это обсуждать целенаправленно, но мы обсуждали между собой. Мы понимали, что если кого-то из юношей отчислят с нашего курса за неуспеваемость, то есть угроза попасть в Афганистан, потому что отсрочка тогда прекращает свое действие и человека могут забрать.
После начала Перестройки
После прихода Горбачёва, когда войска были выведены из Афганистана и одновременно с этим эпоха Гласности раскрыла архивы и освободила прессу, информации о том, что происходило в Афганистане и что происходило с этими людьми, стало очень много.
Мне приходилось общаться со многими людьми, прошедшими Афганистан — как с рядовыми, так с офицерами. Официально 51 человек из Псковской области погиб в Афганистане, и среди них мой близкий друг Миша Молодцов.
Мы были ровесниками и жили в одном подъезде. И о том, что он погиб, я узнал год спустя после его гибели. Это было при совершенно шоковых обстоятельствах: я был на Орлецовском кладбище совсем по другому поводу и просто наткнулся на его памятник. Большой чёрный памятник, и вижу надпись "Михаил Молодцов".
Это был шок. Потом по очень-очень неясным слухам мы узнали, что вроде бы кто-то из своих выстрелил в него. Это были какие-то внутриармейские конфликты, то ли неправильно спланированный бой, когда свои стреляли по своим, то ли ещё какие-то обстоятельства.
Миша был человеком исключительной доброты. Я исключаю, чтобы его могли за что-то застрелить, но вот такая совершенно трагическая судьба. Его семья не смогла жить в той квартире, где он жил, и они уехали из нашего дома, потому что квартира напоминала о сыне.
У нас часть ветеранов-афганцев, как и везде, пошла в бизнес. Они пытались таким образом заместить свою прежнюю работу. Это были в основном офицеры, вышедшие в запас, из рядовых предпринимателей не получались, и часть афганцев пошла в политику — у нас были депутаты Городской Думы точно, и по моему кто-то один, боюсь ошибиться, в какой-то созыв был депутатом областного собрания.
Были ассоциации воинов-афганцев. Интересный момент: в эпоху Перестройки они играли роль одного из демократических отрядов. То есть это были люди, которые были готовы рассказывать обществу о том, что с ними и страной произошло. Тогда уже возникло очень критичное отношение к государству, посылающему людей на смерть.
В итоге участие в Афганистане завершилось выходом и совершенно страшной смертью Бабрака Кармаля. То есть человек, который был приведён к власти, был варварски казнён. И это уже было известно.
Поэтому мы видели бесполезность и даже прямой вред, принесённый этим вмешательством. Кроме того, совершенно очевидно, Афганистан был советскими властями потерян. После этой войны ведущими политическими силами в Афганистане отстали радикальные исламские силы, в том числе напрямую моджахеды, и всё это продолжается до сих пор.
Обе эти истории нуждаются в отдельном обсуждении: как уходил Советский Союз и что он оставил после себя, и как уходили США уже при Байдене и что они оставили после себя. Они заявили, что они обучили армию в несколько сотен тысяч человек, а эта армия рассыпалась за несколько дней, и всё закончилось. То есть участие больших держав — и советской и американской — в афганской политике привело к полному краху этого вмешательства.
Более того, оно дважды привело к жертвам — сначала к жертвам в результате этого вмешательства, потому что шла война, а потом в результате прихода к власти людей, противостоявших тем, кто пошёл на взаимодействие сначала с советскими, а потом с американскими властями. Их считали предателями и убивали. Две волны смертей было: сначала собственно от войны, а потом месть тем, кто пошел на коллаборацию с интервентами.
Сейчас Афганская война ушла в историю, потому что ее затмили другие войны. Афганскую войну очень много раз вспоминали во время Первой Чеченской и Второй Чеченской войн. Сравнивали эффект участия в боях.
Какими становятся люди, когда они возвращаются с войны? В каком состоянии они приходят? Как они интегрируются в общество? Эти вопросы обсуждались открыто, и есть много книг фильмов об этом, в том числе честных, не погрешивших против истины, это очень важно, но это не привело к изменению направления российской политики. То есть это знание осталось с теми, кто им владеет.
"Ты не понимаешь, в Афганистане быстрее погоны дают"
Я помню один эпизод своей армейской службы. Я служил в Закавказье в передвижной ракетно-технической базе. Мы хранили оперативно-тактические и тактические ракеты в Грузии в Вазиани, это 30 километров от Тбилиси. Наша и другие ракетные части противостояла американским базам в Турции. Они там, а мы здесь, и такое вот равновесие.
Я помню, у нас был такой очень интересный начфин (начальник финансового снабжения — прим. "Вектор"). Максим Доронкин, лейтенант, молодой совершенно парнишка. Пошёл служить после военного училища, то есть ему где-то 23 года. И он постоянно подавал рапорта, чтобы его отправили в Афганистан.
А я был ровесником, я пошёл в армию уже после института. Он учился в высшем военно-финансовом училище, мы были буквально одногодками. Всё равно я к нему обращался "товарищ лейтенант", но отношения были на равных.
Говорю: "Товарищ лейтенант, вы зачем туда стремитесь?" Он говорит: "Ты не понимаешь, там быстрее погоны дают. Я там быстрее стану старшим лейтенантом, капитаном, майором. Я там быстрее вырасту по службе".
По-моему я у него тогда спросил: "Вы уверены, что вам это нужно?”. Я уже был человеком с высшим педагогическим образованием, уже был 1986-1987 год, уже была Перестройка. В общем, уже было понимание, что можно о многом говорить.
Вот я помню этого Максима, и я помню, что когда он рассказал мне, чтобы опять ему не подписали рапорт о переводе в Афганистан, я внутри себя подумал: "Господи, слава Богу. Что тебе там делать? Считай деньги нашей воинской части, выдавая жалование офицерам и солдатам, получай свои погоны, по сроку, не спеши". Вот я этот эпизод помню. Я служил полтора года, при мне он не поехал. Потом я демобилизовался, и я не знаю дальнейшей его судьбы.
Заходит в военкомат и говорит: "Парни, я вас всех классно продал"
Я очень хорошо помню свой призыв. Я призывался из Себежа осенью, в самом конце октября 1985 года. Из небольшого района Псковской области в один призыв уходило 250 человек. Это немыслимо, у нас сейчас из Пскова, из областного центра, хорошо, если уходит за один призыв 250 человек за один раз.
А тогда всеобщая воинская обязанность была очень тотальной, отсрочек было немного. Я ещё помню, я начал работать в училище в Себеже. Это был город, не сельская местность. А я на самом деле хотел пойти в армию: я не хотел до 27 или 28 лет (сейчас уже не помню) сидеть где-нибудь в сельской школе, потому что там была отсрочка на весь период работы. Ждать, пока мне будут эти 27-28 (Шлосбергу на этот момент было 22 года — прим. "Вектор"), а потом возвращаться в город я не хотел.
Я сам пришёл в военкомат спустя несколько месяцев после начала работы в училище, и сказал: "Вот сейчас будет призыв, возьмите." Они говорят: "Парень, ты чего? Ты учитель. Мы понимаем, что у тебя нет отсрочки, потому что Себеж —это город. Давай ты поработаешь до весны. Мы тебя весной призовем, поработай."
Я говорю: "Знаете, я уже посчитал. Мне служить полтора года с высшим образованием. Если вы меня сейчас позовёте осенью, я вернусь весной через полтора года", а после армии тогда полагался трёхмесячный отпуск. Трёхмесячный.
И стаж не прерывался. Я понимал, что если я вернусь, условно, в мае, у меня будет три месяца отдыха летом. И меня это грело. Я сказал: "Нет, нет, я решил. Поэтому если у вас есть возможность, то призывайте". А человека с высшим образованием абы куда призывать не могли — кадры тогда ценили и было понимание, что просто куда-то не пошлют. И вот какая-то пауза прошла, пока они принимали решение, куда меня пристроить.
В Себеже военкомат располагался в бывшем доме ксёндза (священник в польском храме — прим. "Вектор"). Это же бывшая территория Речи Посполитой, там католический храм перестроен в православный, и в этом доме ксёндза располагался военкомат.
Я помню последнюю призывную комиссию. Приезжает старлей (старший лейтенант — прим. "Вектор"), начальник Второго отдела военкомата, то есть отдела призыва. И я вижу, что он не совсем трезвый. Заходит и говорит: "Парни, я вас всех классно продал". Я эту фразу помню до сих пор.
Но при этом я вижу, что он выпил. А потом уже, когда наши группы стали разъезжаться кто куда, мы узнали, что из нашего призыва в 250 человек 50 — каждый пятый — попали в Афганистан. И он об этом знал.
Но было запрещено говорить солдатам, в какую группу они попадут. Я в итоге оказался в Закавказье, в этой ракетной части, потому что у меня было высшее образование, и часть только формировалась в сентябре, и там нужны были военнослужащие с высшим образованием в виду специфики части.
У нас в Псковской области сформировали команду из шести человек с высшим образованием и дотащили до посёлка Баладжары в Азербайджане. Это был сборный пункт Закавказского военного округа, потом Рустави, и потом, собственно, Вазиани. Мы в Афганистан не попали.
В Баладжарах с нами были ребята, которые потом летели в Афганистан. И я уже потом понял, что офицеры, зная, какая команда (это группа людей, у которой есть свой шифр, код) и они знали, кто куда полетит, кто куда поедет. И он [старлей] уже знал, что несколько десятков человек попадут в Афганистан и будучи военным, пусть даже таким военкоматовским, он понимал, что это путевка на войну.
Любой солдат в течение всего периода военной операции в Афганистане мог быть отправлен в Афганистан. Никаких ограничений для участия срочников в этой военной операции не было. Абсолютно никаких. Если часть получает приказ передислоцироваться в Афганский военный округ, туда она и поедет. И все срочники и офицеры — все поедут туда.
Мы это знали. Мы это понимали все, что этот риск с какой-то степенью есть у всех. Тогда все шли в армию с пониманием, что можно оказаться в Афганистане, это было общим пониманием, но это не приводило к панике. Вот я могу это сказать совершенно точно — паники не было. Было понимание, что можно оказаться на войне, но я не помню панических настроений.
Про параллели с Украиной
Исторические параллели — очень опасная история. Очень опасная конструкция. Они всегда упрощают ситуацию. Желание найти историческую параллель в прошлом всегда объясняется желанием найти аналог, и найдя этот аналог объяснить происходящее сейчас, особенно когда оно неясно, противоречило и непредсказуемо.
А здесь найдешь аналог, и всё понятно, чем закончилось, и возникает искушение сказать: "Вот здесь закончится так же". Это не так. Отличие афганской ситуации и украинской ситуации очень существенно.
Афганская ситуация — это стремление экспорта советской власти за пределы Советского Союза. Это попытка в ключевой стране (с точки зрения территории её расположения) привести к власти лояльный Советскому Союзу режим. США и СССР боролись между собой за установление этих режимов. Кто кого возьмёт под контроль — это было частью глобального противостояния.
Украинская ситуация — это, по сути, воссоздание территории Российской империи. При том, как в её дореволюционном, так и в советском варианте, в том понимании, в котором оно сложилось в голове у Путина. То есть это другое движение с совершенно другими мотивами.
Путин — человек XX века, он человек советский, он человек имперский. Его мировоззрение полностью сложилось 30–35–40 лет назад. И чем дальше, тем больше разрыв между той эпохой, когда Путин сложился, как человек и как политик, и той эпохой, в которой мы живём.
Этот разрыв и превратился в трагедию. Путин абсолютно уверен, что он восстанавливает справедливость. Парадокс ситуации заключается в том, что Путин так, как он действует, притом и до 24 февраля — это и 14 год с Крымом и первое вхождение в Донбасс — он так восстанавливает историческую справедливость. Вы у нас земли отняли? Я найду возможность эти земли вернуть.
То есть Путин — это классический политик XIX–XX веков, когда был совершенно однозначный критерий успешности государства — это земли, даже не количество подданных, это земли. Земли, как таковые, и границы, как таковые.
Государство увеличилось в территории? Успешный правитель. У государства сократилось территория, отдали какие-то земли? Аляску продали американцам, гады? Всё, значит, это не успешный правитель. И Путин действует, как имперский политик, считая при этом, что он имеет право на восстановление справедливости. Он себя считает мессией.
Буквально вчера была обнародована не имеющая подтверждения, но похожая на правду информация. 24 февраля прошлого года — в этот памятный, трагический день — состояла встреча Путина с правлением Российского союза промышленников и предпринимателей.
Понятно, что ее не утром 24-го назначили, такие встречи назначаются заранее. Они требуют огромной подготовки и состава и выступающих. Это не могло быть импровизацией. В этой встрече участвовал Лавров, который, по данным не назвавших себя конфиденциальных источников, якобы узнал о решении провести военную операцию в час ночи — фактически за 4 часа до её начала.
Этому есть много подтверждений. Зайдите на сайт МИДа, посмотрите текст от 18 февраля. Официальное заявление Лаврова, что любые слухи и утверждения о том, что Россия планирует военное вхождение в Украину (а там более жёсткие выражения, прямо на сайте МИД написаны слова "вторжение" и так далее) — это фейки.
Он говорил, что западные разведки уже сами устали: они предсказывали один срок, потом другой, теперь третий. Лавров над ними буквально смеётся. А в час ночи он узнал, что будет военная операция. И вот представители бизнеса в кулуарах этой встрече с Путиным подходят к Лаврову.
Это очень высокопоставленные люди, чтобы человек мог подойти к министру иностранных дел и с ним заговорить. Это должен быть человек с большими ресурсами, связями и известностью. Они спрашивают его: как? Как это принималось? Ответ Лаврова гениален, его сегодня много, кто цитирует: "У Путина три советника", — сказал он. — "Иван Грозный, Петр Великий и Екатерина Великая". Вот это ответ Лаврова.
Я думаю, что с этой фразой он войдет в историю больше, чем со своим знаменитым выражением из двух слов, потому что в этой фразе очень много. Путин считает себя мессией. Он считает, что он — политик, которому Богом дано право править карту мира.
Поэтому такая манера, такая уверенность в правоте, такая готовность не считаться с жертвами и затратами. Он видит миссионерскую цель. Он идет к ней так же, как крестоносцы шли в свои походы.
Чему нас научил Афганистан
Урок первый: никогда нельзя приходить с оружием к тем, кто не готов тебя принять с оружием.
Урок второй: любое изменение политической карты с помощью оружия приводит к дальнейшему откату. То есть границы начинают двигаться в тот момент, когда заканчивается та политическая сила, которая двигала военные силы.
И третий урок, который на самом деле первый, и он самый важный. Людей не вернуть. Ни один погибший человек не воскреснет и к жизни не вернётся. Мир после Второй Мировой войны сделал глобальный вывод, совершил огромный ценностный скачок, что права и свободы человека, ценность человеческой жизни — приоритетные для государственной политики.
Всеобщая декларация прав и свобод человека, принятая в 1948 году, и новое мироустройство в лице Организации Объединенных Наций и Совета Безопасности были предназначены для того, чтобы не допустить повторения.
Вся эта новая мировая архитектура была построена под девизом "никогда больше". И эта инерция оказалась невечной. Эта архитектура оказалась неустойчивой. Прошло 80 лет и выяснилось, что её можно разрушить.
Не одним движением: движений было много, и с разных сторон, но это тема отдельного разговора. То, что можно было сделать, чтобы предотвратить 24 февраля, мы сейчас в этот разговор с попыткой сравнения эпохи Афганской войны с событиями 2022–2023 года просто не поместим.
Но эта конструкция безопасности рухнула. Тому есть много причин, я скажу несколько, и это, кстати говоря, перекликается в известной степени и с Афганской войной.
В течение нескольких десятков лет после 1945 года всеми ведущими странами мира руководили политики, которые либо принимали участие в войне, как офицеры, либо пережили концлагеря, либо пережили войну детьми. Они пережили глобальную катастрофу, и у них было всеобщее понимание, вне зависимости от идеологий и политических систем, что повторение войны недопустимо, потому что это повторение катастрофы. Знаменитый Карибский кризис осенью 1962 года был прекращён в том числе поэтому.
Там было множество счастливых случайностей, мир несколько раз висел на грани ядерной войны. И предотвращения могло не случиться. Тогда был огромный страх перед тем, что американцы запустят ракеты. Когда было принято решение откатиться, сейчас не все помнят: когда Хрущёв принял решение, что он сам не будет их запускать, то об этом решении ЦК сообщили по радио.
О секретном решении сообщили по радио, чтобы это услышали американские дипломаты в посольстве в Москве, и по своей связи передали президенту Кеннеди, что Хрущёв не будет нажимать на кнопку. Члены Политбюро боялись, что пока пойдет письмо из Москвы в Вашингтон, ракеты прилетят, 12 минут, и всё, конец всему. И потом уже был первый разговор, когда проложили этот провод и появилась коммуникация.
Но одним из факторов достижения этого согласия о неначале ядерной войны, для которой всё было готово, был факт участия Хрущёва в боевых действиях и факт того, что Кеннеди тоже прошел войну, конечно, будучи очень молодым человеком.
А теперь этих людей нет. Не именно Кеннеди и Хрущёва, а вообще во главе стран нет в живых никаких политиков, которые пережили войну. И вот это понимание ужаса войны никому не свойственно. Сейчас всеми странами мира руководят не воевавшие и не навоевавшиеся, не стрелявшие и не настрелявшиеся. То есть они не понимают цены той бездны, в которую они ввергают мир.
И когда началась Афганская война, я помню, были параллели, что это может закончиться большой войной. Боялись войны с американцами. Но американцы поступили мудро: они предоставили возможность Советскому Союзу проиграть афганскую войну самостоятельно, ввели экономические санкции, обрушили нефть, обрушили рубль и очень технично подточили экономическую мощь Советского Союза. Вот так они поступили тогда.
Сейчас другая эпоха. Всё предстоит пережить заново. Это будет другая история. Это не будет параллелью ни со Второй Мировой, ни с афганскими событиями, ни с какими другими. Не все сейчас согласны смириться с этим, потому что берешь матрицу Второй мировой войны, всё просто. Вот 1939, вот 1941, вот 1945. Давайте посчитаем, сколько нам здесь осталось.
Нет, всё будет иначе. Как будет — мы не знаем, может быть намного хуже. Во время Второй мировой войны ядерное оружие в войне между Советским Союзом, Германией и антигитлеровской коалицией не применялось. Американцы сдуру, от чванства и невысокого уровня Трумэна, как президента, очень ограниченного человека, пришедшего на смену Рузвельту, применили его в Японии 6 и 9 августа в Хиросиме и Нагасаки.
Страшные события, к которым сейчас Путин апеллирует. Он сейчас апеллирует к августу 1945 года. "Вы тогда сделали? Мы тоже, если что, можем." Безотносительно того, смогут или не смогут, совершенно очевидно, что сняты барьеры. В Афганистане не рассматривалась возможность применения ядерного оружия ни Советским Союзом, ни США. Это было исключено, это не допускалось, не обсуждалось ни в каком варианте.
А вот фактический выход из договора СНВ-3, о котором заявил Путин в послании 21 февраля — это начало очень серьезной истории отношений между Россией и США. Это глобальный договор ядерного сдерживания. И его заморозка и разрушение создает такую конструкцию в мире, что просто мало никому не покажется. Никакие афганистаны здесь не будут рядом стоять, но это тема другого разговора.
Читайте "Вектор" в Telegram. Там публикуются не только наши материалы, но и самые важные новости российского образования.