«Ни образование, ни наука не могут соответствовать своему призванию, если они не свободны»

Что из себя представляет Свободный университет и что означает его запрет

31 марта 2023 года Генпрокуратура РФ приняла решение о признании Свободного университета «нежелательной организацией». Ведомство обосновало решение тем, что университет якобы использует литературу, имеющую «ярко выраженный антироссийский характер», а деятельность организации якобы представляет угрозу Российской Федерации.

«Вектор» поговорил с несколькими преподавателями Свободного университета, и обсудил с ними то, что из себя представляет организация, с чем они связывают запрет университета в России и как он скажется на них лично, а также что это говорит о происходящем в российском образовании.

Борис Вишневский

Обозреватель «Новой газеты», депутат Законодательного собрания Санкт-Петербурга от партии «Яблоко». В Свободном университете читал курс «Политическая история постсоветской России»

— Что представлял из себя Свободный университет?

— Свободный университет – это площадка, которая была организована преподавателями, в своё время вынужденными покинуть Высшую школу экономики, по принципу полной бесплатности для желающих учиться на ней. Заявлялись учебные курсы, и желающие их послушать присылали мотивационные письма. Заявки рассматривались потенциальными преподавателями, и, если набиралось достаточное количество слушателей, то курс организовывался, университет предоставлял площадку.

Можно было подключаться и слушать лекции, которые вели самые разные люди – и очень известные, и не очень. Как мне представляется, это вызывало большой интерес у большого числа молодых людей, и иногда не только молодых. Среди тех, кто слушал мой курс, подавляющее большинство было совсем молодые, студенческого возраста, но были и чуть постарше. Очень огорчительно, что российская Генпрокуратура приняла решение признать это нежелательной организацией. Мне крайне трудно это понять.

Объяснений почти никаких не последовало, кроме того, что там якобы пропагандировались какие-то чуждые ценности, что-то даже говорилось про «вредные» ценности либеральной демократии¹. Я бы хотел напомнить, что ровно на этих ценностях были основаны процессы, которые происходили у нас в стране три десятка лет тому назад, и если бы не эти процессы, то вряд ли кто-либо из нынешних руководителей страны достиг бы своего нынешнего уровня.

Я подозреваю, что пределом их мечтаний было бы или преподавательское место в заштатном университете, или пребывание на пенсии, или кресло мелкого чиновника в какой-нибудь администрации. Они точно не руководили бы страной, потому что при прежней системе ни малейших шансов достичь никаких высот у нынешних руководителей государства не было, и уж точно никто из нынешних российских миллиардеров таковым бы не был, если сохранялась бы прежняя система.

Изменения произошли именно благодаря тем самым ценностям либеральной демократии, которые теперь по непонятным мне причинам объявляются враждебными. А права человека, как рассказывал президент в Совете по правам человека, – оказывается, враждебное изобретение, которое используется для нанесения ущерба нашему суверенитету.

История крайне печальная, поскольку университет пользовался популярностью. Теперь те, кто живёт и работает в России, в том числе и я, не имеют никакой возможности с ним сотрудничать – это будет преследоваться по закону. Я, к счастью, успел закончить свой курс ещё до того, как Генпрокуратура приняла это решение, но теперь до его отмены не имею возможности продолжать преподавание. Мне, конечно, хотелось бы надеяться, но уверенности [в отмене решения] у меня крайне мало.

— Вы вели в Свободном Университете курс «Политическая история постсоветской России». Какие у вас впечатления о преподавании в Свободном университете и от студентов, которые прослушали ваш курс?

— От студентов у меня остались очень хорошие впечатления, поскольку задавались крайне интересные и весьма содержательные вопросы, я с большим интересом вёл этот курс. Пока готовил программу, многое вспомнил, уложил в голове. Очень огорчительно, что его теперь нет возможности продолжать в силу решения о признании «нежелательной организацией» университета в России.

Мне кажется, что это наносит ущерб в том числе и тем, кто бы хотел прослушать этот курс и дальше, но теперь не будет иметь такой возможности, по крайней мере, в моём исполнении.

— Свободный Университет остановил свою деятельность в России. Что это значит для Вас с точки зрения дальнейших перспектив образования и развития гражданского общества в стране?

— Сейчас во многих формах читаются лекции и ведутся семинары. Я не исключаю, что какой-то похожий курс я, может быть, буду вести, например, в рамках партийного университета², который есть у партии «Яблоко». Возможно, на этой площадке удастся вести аналогичные занятия, потому что чего-чего, а в курсе, который я вёл, точно ни малейший угрозы для безопасности российского государства нет, и ничего даже в малейшей степени нарушающего закон не вижу.

Я рассказывал об истории предыдущих времён, о том, как мы прошли путь от перестройки середины 80-х годов до нынешних дней – какие причины и мотивы лежали в основе тех процессов, которые я наблюдал в последние 35 лет, почти во всех я сам участвовал. Теперь я попытаюсь найти для такого курса какую-то другую форму, которая не будет у российских властей вызывать такую же реакцию.

— Исчерпаны ли возможности независимого образования в России? Или же желание передавать знания, не опирающееся на государственную риторику, никуда не исчезнет и будет реализовываться в иных формах?

— Любой человек вправе в любой не запрещенной законом площадке – в Zoom, в YouTube, другими путями излагать свои мысли. Если найдутся люди, которые хотят это послушать или посмотреть, то им не может быть это запрещено никаким путем. Естественно, это делать непросто, но партийный университет Яблока работает уже не первый год, я там тоже иногда выступаю.

Может быть, сейчас нужно будет подумать, чтобы [запустить] такой же курс «Политическая история постсоветской России», охватывающий почти 35 последних лет в рамках этого партийного университета. «Яблоко», во всяком случае, пока, не преследуется за такую деятельность – ключевое слово, естественно, – «пока», потому что сейчас трудно что-либо прогнозировать.

— Как вы считаете, в будущем возможны ситуации, при которых государство будет продолжать преследовать людей и организации, которые занимаются образованием независимо от государственной политики?

— Это вполне возможно, потому что совершенно очевиден курс на то, чтобы преподавалось и преподносилось только одно мнение, совпадающее с официальной политикой государства, но я хочу напомнить, что в Конституции нет нормы, которая обязывает гражданина соглашаться со всеми действиями властей.

Зато там есть норма, которая допускает свободу выражения мнений, в том числе критических по отношению к этой политике. Другое дело, что во всех государственных вузах сейчас, как я понимаю, практически невозможно какое-либо отклонение от объявленной единственно верной точки зрения.

Ровно то же самое я уже наблюдал когда-то в Советском Союзе. Более того, последнее время уже даже негосударственные структуры очень серьезно опасаются предоставлять возможность для чтения лекций тем людям, которые выражают даже не несогласие, но хотя бы легкое сомнение в правильности проводимой государством политики.

— Помогут ли государству такие меры, как запрет деятельности и закрытие различных организаций или изменения образовательных программ в школах и вузах, изменить мнение молодежи – школьников и студентов – относительно деятельности государства?

— У молодых людей очень много различных каналов информации, и лекции, которые они слушают – далеко не единственный канал для этого. Я думаю, что те, кто хочет получить информацию, услышать точку зрения, отличающуюся от официальной, найдут возможности, а те, кто не хочет этого делать, искать не будут.

Однако мне всегда представлялось, что в любом преподавании очень важно разнообразие, чтобы студенты слышали, что есть разные точки зрения и на исторический процесс, и на то, что происходит в то время, в которое они живут, а дальше они уже сами должны делать вывод о том, какая из точек зрения является более убедительной.

— Что Вы хотели бы сказать нашим читателям напоследок?

— Я бы хотел призвать их в первую очередь к критическому мышлению – ничего не принимать на веру, выслушивать разные точки зрения и делать выводы самостоятельно. То, что я говорю и чему я учу, тоже нельзя принимать на веру, но это можно учесть, как одну из точек зрения. Если то, что я говорю, представляется моим студентам убедительным, они могут с этим соглашаться, если не всё убедительно, они вправе с этим не согласиться.

Очень важно, как говорил когда-то Бенедикт Спиноза³, всё подвергать сомнению, ибо, сомневаясь и критически оценивая происходящее, мы как раз и растём, можем более полно, более объективно и более всесторонне оценить происходящее и понять, как нам вести себя в этом сложном мире.

Дмитрий Дубровский

Историк, бывший преподаватель НИУ ВШЭ. В Свободном университете читает курсы «Права человека» и «Академические права и свободы»

— Как бы вы описали, что из себя представляет Свободный университет?

— Мне очень нравится формулировка Гасана Чингизовича Гусейнова⁴, который называет наш университет «академическим кооперативом». Это попытка преподавать без удушающего государственного контроля.

И когда этот университет открылся, то наиболее любопытным было не то, что студенты стали стучаться. Студенты обычно довольно активны в поиске новой информации, но, как это часто бывает в онлайн курсах, записывается 50 человек, а доходит до конца 10. Это нормально, это обычно.

Интересно, что с самого начала в университет стали стучаться обыкновенные преподаватели. Никак не преследуемые, не условные либеральные политологи, а люди вполне классических дисциплин, далёких от каких-то сложностей или политических пертурбаций, которых заинтересовал очень простой вопрос – а что получится, если их дисциплину читать, так, как они хотят – в таком объёме, как они хотят, и в такой форме, как они хотят.

Выяснилось, что академическая свобода, то есть то, что называлось раньше Lehrheit и Lehrenheit (право учить и право учиться) в Гумбольдтовском понимании⁵, востребована в высокой степени и студентами, и преподавателями. В этом основное содержание и основная миссия Свободного университета.

— Расскажите про свою деятельность в Свободном университете и про то, какое впечатление на вас произвели студенты.

— Студенты бывают разные. Выяснилось, что некоторые родовые проблемы студентов переносятся даже на те курсы, которые они не обязаны посещать. Например, один студент списал финальную работу по моему курсу – неясно, правда, зачем.

Понятно, что наша аудитория – это не совсем то же самое, что обычная. Мы не даем государственные дипломы, и люди, которым просто нужны бумажки к нам не придут, потому что им это просто не нужно.

К нам приходят люди, которым интересно, которым важно, которые считают, что, во-первых, то, что мы преподаём – это интересно и важно. Во-вторых, мы получаем очень мотивированных студентов, которым не важна бумажка, как таковая, а нужны просто те знания или интересны те проблемы, которые мы обсуждаем.

Я читаю «Права человека» и «Академические права и свободы». То есть то, что меня интересует сейчас и то, что, как мне кажется, студентам тоже интересно. Я преподаю и продолжаю преподавать более-менее те курсы, которые меня лишили возможности преподавать в Высшей школе экономики в Москве. Мне даже не дали дочитать⁶ курсы, которые я читал, потому что мы дошли только до половины, когда мой контракт истек.

Те курсы, которые были заявлены на осень и на которые студенты уже планировали записаться, тоже были закрыты. Поэтому я посчитал, что наше академическое общение грубо прервали, и предложил студентам ВШЭ пройти мои курсы в Свободном, и многие студенты ВШЭ прослушали мои курсы уже вне стен бывшего когда-то свободным вуза.

— C чем вы связываете решение российской Генпрокуратуры о запрете Свободного университета?

— Тут есть два вопроса – один более общий, а второй более практический.

Более общий заключается в том, что современная Российская Федерация, сталкиваясь с чем-то свободным, хочет это уничтожить. Всё, что не контролируется государством, с его точки зрения должно быть уничтожено – будь то гражданское общество, независимый университет, неправительственные организации, независимые СМИ и так далее – это неважно. Это более-менее понятная реакция, и мы к этому были готовы, просто не ждали, что это так быстро произойдет.

А если говорить про детали, то надо понимать, что есть ещё и бюрократическая логика. Существуют комиссии в обеих палатах парламента, которые называются «Комиссия Госдумы по расследованию иностранного вмешательства» и «Комиссия Совета Федерации по защите государственного суверенитета и предотвращению вмешательства во внутренние дела Российской Федерации» соответственно.

В протоколах заседаний, которые они публикуют, уже несколько лет обсуждается мысль о том, что есть такие «враждебные университеты» и «зловредные преподаватели», которые ведут «разлагающую деятельность» среди российской молодёжи. Как я понимаю, надо было найти хоть какой-то пример.

В результате теперь в реестре «нежелательных» организаций есть два очень разных университета – Бард-Колледж в Нью-Йорке, с которым я имел удовольствие общаться и сотрудничать, когда я работал в СПбГУ, и теперь вторым оказался Свободный университет. Оба раза эта история связана с тем, что кому-то очень хочется найти следы какого-то «американского тлетворного влияния».

Ещё несколько лет назад представители Межрайонной Никулинской прокуратуры запросили у московского РАНХиГС сведения по целому ряду вопросов, включая наличие «проамериканских групп влияния» в университете. Это была очень любопытная бумажка, тем более что она была слита из какой-то спецслужбы (скорее всего, из ФСБ), и явно касалась не только РАНХиГС, а всех российских вузов. Я так понимаю, что все российские вузы по ней отчитывались, просто из-за РАНХиГС это случайно просочилось в прессу.

Поэтому бюрократическая логика проста: если у вас сенаторы и депутаты Госдумы обсуждают, что есть некие «тлетворные университеты», которые производят «американское влияние», то их надо предоставить. Вот они и предоставили. Вполне последовательно, надо же было отчитаться, найти каких-нибудь «зловредных преподавателей», которые «развращают ультралиберализмом» несчастных российских студентов.

Надо сказать, ещё до запрета я уже начал сталкиваться с тем, что некоторые родители прямо запрещали студентам участвовать в курсах Свободного университета. В одном случае студентка, которая уже посещала курс, написала мне, что ей родители запрещают посещать мои онлайн-лекции. Они считали, что так как Свободный университет не имеет государственной регистрации и в целом «зарубежный», то это небезопасно и является непатриотическим и небезопасным для их дочери. Они посчитали, в частности, что ей ни в коем случае нельзя посещать курсы по спорным вопросам прав человека, которые я читал.

— Вы преподаёте в Карловом университете в Праге и имеете статус исследователя в Центрально-Европейском университете в Вене. Вы заметили разницу между российской системой образования и системами образования тех стран, в которых вы преподаёте?

— У меня очень специфический опыт преподавания, потому что я всегда преподавал в достаточно свободных учреждениях с очень прогрессивной системой образования. Я начал преподавать в Смольном колледже свободных искусств и наук СПбГУ, который был Artis liberalеs college, откуда меня уволили 2015 году, и в Высшей школе экономики до марта 2022 года.

Мой личный опыт, таким образом, очень специфический. Я всегда преподавал в вузах, которые были максимально близки по стандартам и подходам к образованию к зарубежным вузам, поэтому для меня лично нет какой-то большой проблемы преподавать в Карловом университете, потому что я и так в Высшей школе экономики преподавал на английском языке.

Единственное, пожалуй, заметное отличие в Карловом университете – предполагается, что студент больше должен делать сам, и это надо планировать заранее. Обычный четырёхкредитный⁷ курс, как бы мы сказали, в Высшей школе экономики занимал бы у меня две пары в неделю, а здесь одну.

Это может быть лекция или семинар – это пожалуйста, правда семинары предпочтительнее. Но лекторной нагрузки на каждый курс от преподавателя предполагается в два раза меньше, чем это было в Высшей школе экономики или в СПбГУ, что означает, что у студентов становится больше [времени].

Это магистерский курс, я пока не очень читаю на бакалавриате, потому что бакалавриат в основном чешский, а чешского языка я пока не знаю. А англоязычная магистратура отличается тем, что студенты меньше нагружаются преподавателями, и преподаватели в этом смысле тоже меньше нагружаются. Больше времени отводится на самостоятельную работу, на какие-то вещи, которые связаны с самостоятельной работой студентов в рамках курса.

Вот это, пожалуй, пока единственное отличие, которое я могу сказать. Во всём остальном стандарты Высшей школы экономики меня сейчас спасают в рамках преподавания в Карловом университете.

— Говорит ли решение Генпрокуратуры о запрете Свободного университета что-то о нынешнем состоянии российского образования и его перспективах?

— Два очевидных соображения.

Первое – государство продолжает наступать на академическую свободу, и это только один из частных эпизодов. Государство будет продолжать грубо и насильственно вмешиваться в свободу образования внутри страны, потому что это то, что они провозгласили своей целью.

Заявленные идеологические курсы об «основах российской государственности» и так далее – это прямой возврат в Советский Союз. То, что это напрямую противоречит российской конституции как прямое преподавание идеологического предмета – это уже мало интересует, это, кажется, уже всем достаточно очевидно.

Второе – российская наука и образование, особенно гуманитарные и социальные науки, начинают возвращаться в Советский Союз с точки зрения возвращения практик двоемыслия.

Человек может думать не совсем то, что ему рассказывают в вузе, но и для преподавателя, и для студента лучше, если бы это своё знание он хранил при себе, как это было в Советском Союзе – для кухонных разговоров. Как это было в классической советской комедии⁸, «для самокритики вам отведена стенная газета».

То есть речь идёт о том, что любые спорные и чувствительные для власти вопросы, любые критические соображения с этого момента не просто не приветствуются – это уже давно наступило. В условиях военного времени это безусловно ещё и основание для прямого преследования, что мы и наблюдаем.

Студентов отчисляют, преподавателей увольняют, и хорошо, если не сажают. Я думаю, что это прежде всего ударяет по главной сущностной характеристике образования. Ни образование, ни наука не могут быть достаточно эффективными и достаточно соответствовать своему призванию, если они не свободны, а уровень несвободы в России растёт в геометрической прогрессии.

Андроник Арутюнов

Математик, преподаватель МФТИ, сопредседатель профсоюза «Университетская солидарность». Вёл курс «Введение в теорию вероятностей» в Свободном университете

— Какой у вас преподавательский опыт и из каких соображений вы пошли в Свободный университет?

— Я работаю в МФТИ, в Институте проблем управления РАН, читаю курс в Независимом Московском университете⁹ – в этом году это совместный курс НМУ и научно-образовательного центра Стекловки¹⁰. Раньше я успел поработать во 2-й школе и школе «Интеллектуал» в Москве, а также в РУДН. По основной работе я учёный, но преподавательский опыт у меня достаточно большой, я бы даже сказал – больше, чем хотелось бы.

Есть большая разница между Свободным и Независимым университетом. Независимый университет предоставляет математическое образование, причём очень продвинутое, а в Свободном университете преподавание математики было ориентировано на непрофессиональных математиков.

Я всегда считал, что в российском высшем образовании среди прочих проблем есть очень большая беда — нет междисциплинарной академической коммуникации. То, насколько чудовищно математикам читают философию — это даже не смешно.

Я заканчивал мехмат МГУ, и нам было хорошо видно и хорошо известно, что к нам на мехмат отправляют «в ссылку» или самых тупых, или самых несговорчивых. Мой лектор по философии был просто круглый дебил, которого или выгнать, или отправить читать лекции на мехмат. У меня при этом был замечательный семинарист, но у него был совершенно отвратный характер.

К сожалению, и технари страдают от того, какие «сказочные» персонажи ведут гуманитарные предметы, и это приводит к очень плохим последствиям, и в обратную сторону это тоже работает — на гуманитарные факультеты, и даже зачастую на естественно-научные, математику отправляют читать не самых сильных преподавателей. Чего уж говорить о чисто гуманитарных вузах, в которых, понятно, на кафедре математики отнюдь не самые могучие специалисты.

В результате получается, что условным лингвистам математику читают товарищи, которые не очень понимают, что они читают и зачем. Самое главное – они не понимают, зачем нужна математика тем, кому они её рассказывают.

Отсюда получается классический курс высшей математики в гуманитарном вузе – это год, за который людям рассказывают, что такое матрицы, как их умножать, что такое производная, интеграл, и как решать дифференциальные уравнения. Для чего это нужно этим студентам – никому вообще в голову не приходит.

Истина состоит в том, что математика гуманитариям нужна. Если вы откроете какую-нибудь современную статью по социологии, по экономике или даже по филологии, то вы увидите, что люди работают с большими объёмами данных, и что для них нужна теория вероятностей и статистика, причём на очень высоком уровне.

Например, любому специалисту, который занимается языками, надо понимать, что такое центральная предельная теорема¹¹. Для этого на кое-каком уровне нужно знать теорию меры и математический анализ, потому что там интегралы встречаются. Нужно что-то понимать про вероятности сами по себе, нужно как-то себе представлять комбинаторику, и так далее. То есть математика им нужна, но никто не думает о том, как её преподавать.

Курс теории вероятностей, который я читал, родился из моего общения со своими знакомыми гуманитариями. Они меня спрашивали: «А это что? А вот тут что?». Я смотрел, что их интересует. Я старался пойти от интереса «клиента».

В обратную сторону это тоже очень трагичная история. Какую философию надо читать технарям – математикам, инженерам, физикам? Для нас не так важно обсуждение Гегеля, неогегельянства или какой-нибудь античной философии, это не самые актуальные для нас проблемы.

Всё это, конечно, важно и очень здорово – знания каких-то базовых вещей про философию стоицизма в современной России – это, на мой взгляд, must-have для каждого, но гораздо важнее было бы обсуждать со студентами технических специальностей вопросы этики. Какая она бывает? Как это всё устроено? Какие бывают моральные дилеммы?

И если бы шло спокойное, нормальное, академическое обсуждение со студентами, я думаю, мы сейчас не видели бы людей, которые занимаются разработками системы распознавания лиц в московском метро и прочими гнусностями, в том числе и связанными с [военными действиями].

Был недавний скандал¹², когда выяснилось, что некая группа людей (как я понимаю, гражданских инженеров) сидела в Генштабе и занималась наведением ракет на точки. Я не считаю, что любое сотрудничество с государством – это плохо, или что для учёного или для человека с техническим образованием совершенно неприемлемо сотрудничать с военными ведомствами, не в этом дело.

Я, конечно, не знаком с теми, кто куда-то наводил ракеты, но я знаю людей, которые занимаются другими вещами, в том числе теми же самыми задачами распознавания образов. Эти люди зачастую просто вообще не задумываются о том, что они делают с точки зрения того, хорошо это или плохо, просто не понимают этой постановки вопроса. [Они думают:] «А что я, я же просто задачки решаю».

У людей технических специальностей зачастую отсутствует эта связь между тем, что ты делаешь, и тем, как это применяется. И это проблема, вообще-то человек должен об этом думать и понимать последствия своих действий.

Есть, например, некоторые племена, которые не видят связи между занятием сексом и тем, что через девять месяцев ребёнок появляется на свет. Мне кажется, что учёный в XXI веке должен подняться на немножко более высокий уровень осознанности действий, должен думать о том, что и зачем он делает.

С моей точки зрения, если ты об этом подумал, и ты считаешь, что то, что ты делаешь – это правильно, то всё окей. Но проблема в том, что многие люди вообще не задумываются о том, что и зачем они делают.

В этом плане очень показательная история Сахарова¹³. Когда его спрашивали, зачем он занимается разработкой водородной бомбы, он отвечал: «потому что я считаю, что создание водородной бомбы и тому подобных средств массового уничтожения – это правильно, потому что это, наоборот, уменьшает вероятность войны».

Это хоть какая-то позиция. Хорошая, плохая, нравится или не нравится – другой вопрос. Я скорее с ним согласен, если что. Главное, что эта позиция вообще есть, потому что очень многие люди на этот вопрос ответили бы: «А что это я? Я вообще не при делах, это меня не касается. Я просто сижу, что-то делаю, а как оно будет применяться – это вообще не мои проблемы». Это нехорошо.

Я пришел в Свободный в том числе потому, что мне кажется правильным и важным компенсировать этот разрыв между разными науками, поэтому теорию вероятностей я читал, ориентируясь на гуманитариев – так, чтобы было понятно студенту условного филфака, психфака и так далее.

— Как решение Генпрокуратуры о запрете Свободного университета скажется на вашей деятельности, если, как я понимаю, вы сейчас находитесь в России?

— Да, я сейчас нахожусь в Москве. Учёный совет Свободного университета объявил о прекращении деятельности на территории Российской Федерации. Я человек дисциплинированный, решениям руководящих органов подчиняюсь. Прекратили – значит прекратили.

— Какое у вас было впечатление о студентах, которые приходили на эти курсы? Получилось ли перекрыть тот зазор между разными направлениями, о котором вы говорили?

— У меня за 3 года смогло проучиться теории вероятностей суммарно 250 человек. Не все сдали, многие довольно быстро «отвалились» по ходу движения, но так или иначе подверглись индоктринации теорией вероятностей.

Это студенты очень высокого уровня, потому что у них очень высокий уровень мотивации. Это люди, которые понимают, что они пришли учиться. Даже про тех, кто прослушал буквально пару-тройку лекций, у меня есть впечатление, что для этих людей это пошло на пользу. Они поняли, что за какими-то вероятностными историями что-то стоит, там есть какая-то наука. Что в этой науке может быть сложно разобраться – ну, жаль, что у кого-то такое ощущение возникло.

Однако я слежу за некоторыми выпускниками, и очень хорошо видно, что этим людям лекции пошли на пользу — они применяют полученные знания в своих исследованиях. Некоторые из них не применяют новую информацию непосредственно, но они писали, что курс им помог, например, структурировать мышление.

Этот процесс начался. Для меня он лично не связан напрямую со Свободным университетом, не будет Свободного университета – буду ещё где-нибудь читать популярные лекции. Надо продолжать, такие занятия – важная вещь с моей точки зрения. Видно, что это даёт положительный эффект для слушателей.

— В Свободном университете в основном преподаются гуманитарные курсы. Как вы думаете, есть ли на этой площадке потенциал для появления большего количества технических или естественно-научных курсов? Есть ли преподаватели, готовые этим заниматься?

— Есть два момента. Момент первый – есть ли спрос? Да, Свободный университет совершенно четко показал, что спрос на свободное образование, которое не привязано к каким-то формальным корочкам или действующим в России вузам и институциям есть. У всех российских вузов огромные проблемы и огромные минусы для преподавания, от которых удаётся избавиться только, простите, уйдя из этого вуза.

Есть ли предложение, есть ли преподаватели, которые хотят вести занятия самостоятельно, не будучи привязанными к вузам? Да, есть. Их, конечно, не так много, особенно с учётом того, что в случае со Свободным даже близко не было никаких [возможностей заработка] денег, но этот спрос есть. Более того, начали появляться различные проекты.

Почему вообще понадобился Свободный университет как принципиально негосударственное учреждение? Дело в том, что российской системы высшего образования просто не существует, она уничтожена. Российские вузы не являются университетами.

Придя в любой российский вуз, вы не будете обладать свободой, в том числе творческой. Я, как преподаватель, не могу пойти читать курс линейной алгебры на первом курсе так, как я считаю нужным. Это невозможно. Одна из причин состоит в том, что курсы в вузах не увязаны друг с другом вообще. Каждый читает кто в лес, кто по дрова.

При этом есть достаточно жёсткая позиция, что программа, которая читается в этом году, не должна отличаться от программы прошлого года. Большая часть учебных программ российских вузов просто замерла на месте, и совсем незначительно меняется от года к году. Эти программы просто катастрофически устарели.

При этом у преподавателей нет возможности организовывать учебный процесс так, как они считают нужным. У них нет возможности набрать себе семинаристов, которых они бы хотели. Существенный процент преподавателей вузов не квалифицированы и не могут вести занятия по той же математике на современном уровне.

Вдобавок к этому надо понимать, что есть масса других ограничений. Вы не можете свободно выражать свое мнение. Если вы начнете [высказываться] по каким-то вопросам, то вы окажетесь или в положении журнала DOXA¹⁴, или в положении преподавателей-вольнодумцев, и так далее. Вам так или иначе будут затыкать рот, и это в самых либеральных вузах.

Вы не можете в университете наладить нормальное междисциплинарное взаимодействие. Взаимодействие не то, что между факультетами, а даже между кафедрами, зачастую отсутствует. И это проблема не преподавателей, а того, что политика вузов направлена на разделение кафедр, на максимальное усложнение внутренней коммуникации и на вертикальную сегрегацию.

Между преподавателями и студентами стоит очень жёсткий барьер. Студентов постоянно натравливают на преподавателей, а преподавателей – на студентов. Происходит очень жёсткая атомизация – все сидят в своих стеклянных банках, как джины, и глазами оттуда хлопают. В вузах просто нездоровая атмосфера.

В Свободном университете была возможность нормально разговаривать студентам со студентами и преподавателем, и преподавателям друг с другом. Не было этих жёстких барьеров.

Когда нет этих жёстких барьеров, я, например, понял, что на моих курсах по теории вероятностей очень круто, чтобы какой-нибудь приглашённый коллега-философ прочитал лекцию про когнитивные искажения, и коллега-философ точно так же понимает, что ему будет ценно, если человек вроде меня придёт и почитает гостевую лекцию у него.

Начинается такой академический обмен – мы пришли к тебе в гости, а ты пришёл к нам. За счёт этого даже при отсутствии полноценной учебной программы начинается такая жизнь. Эти курсы хоть и были отдельными, но фактически оказываются вплетёнными в общую ткань академического мировосприятия.

Математики это, казалось бы, в наименьшей степени касается, но даже там начинается некая междисциплинарная синергия. Это здорово, это студентам очень ценно. Видно, что когда-то студентам я рассказываю что-то с математической точки зрения, а после этого через две недели приходит человек и объясняет, как это выглядит с точки зрения когнитивных искажений, у людей всё совершенно по-другому в голове выстраивается, а в обычных вузах это просто невозможно.

— После начала военных действий гуманитарное образование сильнее пострадало от политического давления, чем техническое. Как вы считаете, что давление на университеты может означать для технического образования с точки зрения перспектив? Кажется, что сейчас чего-то очень страшного не происходит.

— Почему же ничего страшного не происходит? Я бы сказал, что страшное уже произошло. Страшное – это сегрегация российского академического сообщества. И это большая проблема.

Можно ли читать математический анализ или линейную алгебру на первых курсах так же, как её читали отцы и деды? Можно, конечно, тут ничего не изменилось. Но если мы говорим об обучении специалистов, то их нельзя учить только на русскоязычной литературе, её недостаточно.

Как только мы начинаем обсуждать любую научную деятельность, то сейчас студент, пока он учится, должен читать современную литературу по этой теме. А современная научная литература – это Scopus, Web of Science и так далее. Это журналы, доступа к которым у современных российских вузов сейчас фактически нет.

Есть, конечно, Sci-Hub, Nexus и прочие, но, во-первых, это несколько непрямой путь взаимодействия, а во-вторых, важную роль всегда играло то, что студентов можно было отправить на конференции или на стажировки в те или иные научные школы. Туда приезжали коллеги из-за рубежа, эти конференции зачастую проводились за рубежом.

Всё, это закончилось, этого нет и, скорее всего, в ближайшие годы больше не будет. Это значит, что студенты и аспиранты, которые учатся и становятся специалистами, сейчас не могут получить необходимых им знаний и контактов с зарубежными специалистами.

На то, что было на школе в Дубне¹⁵, что-нибудь провести летом для студентов даже бывшие российские профессора сейчас не поедут. Самолёты не летают, с визами проблемы, и на тебя на основном месте работы за такие штучки косо посмотрят. Нам российского студента тоже очень сложно отправить на конференцию за рубеж, потому что где-то надо найти на это деньги и ещё думать, а как на него там посмотрят, и так далее. Это огромная беда.

Надо понимать, что набор формально читаемых курсов в российских вузах, как я уже сказал, очень плох, так его ещё и никогда не было достаточно. Нужно было получить очень большую часть знаний по своей конкретной специальности из коммуникации с международным академическим сообществом. А как вы её сейчас получите?

Это очень страшно – у тех людей, которые сейчас начинают становиться специалистами, будут очень большие проблемы. Сейчас непонятно, откуда им добирать необходимую часть академической коммуникации, которой сейчас просто нет.

— Хотите ли вы что-то сказать нашим читателям?

— Я хочу сказать, что правильная тактика в текущей ситуации – это стараться создавать новые горизонтальные свободные образовательные инициативы. Если вам есть чему учить подрастающее поколение, младших коллег, то учите. Учите не в стенах вуза, потому что там вам развернуться никто не даст, и у вас не будет возможности хорошо выстроить обучение. Ищите возможности и пути делать это снаружи.

1. А что, правда говорилось?
По официальному заявлению Генпрокуратуры РФ, «в ходе учебного процесса у студентов формируется стойкая неприязнь к России и навязывается ультралиберальная модель европейской демократии. Деятельность университета, в организационную структуру которого входят лица, ставящие под вопрос территориальную целостность российского государства, публично осуждающие действия и решения руководства России, представляет угрозу основам конституционного строя, территориальной целостности и безопасности государства.»

2. Партийный университет «Яблока»
Образовательный проект партии «Яблоко», в рамках которого проводятся открытые лекции о политике, истории, экономике, социологии и других темах. Не предусматривает записи на курс и представляет собой сборник лекций на платформе YouTube с участием как представителей руководства партии, так и приглашённых экспертов: например, директора «Левада-Центра» Дениса Волкова или сопредседателя «Московской Хельсинкской группы» Валерия Борщёва.

3. Бенедикт Спиноза
Нидерландский философ, живший в XVII веке. Считается одним из главных представителей западной философии Нового времени.

4. Гасан Гусейнов
Российский филолог, с 2012 по 2020 год преподавал на факультете филологии ВШЭ. Один из основателей «Свободного университета».

5. Вильгельм фон Гумбольдт
Первый министр образования Пруссии, занимал должность с 1809 по 1819 год, основатель Берлинского университета, сейчас носящего его имя. Реформировал германскую систему образования на основе принципов гуманизма – так, например, при Гумбольдте в школах прекратили применять телесные наказания, ввели учебные планы и выпускные экзамены. Также именно в ходе Гумбольдтовской реформы появилось министерство образования как таковое.

6. Увольнение Дмитрия Дубровского
В конце марта 2022 года ВШЭ расторгла контракт с Дмитрием Дубровским без объяснения причин, после чего отменила курсы, которые он должен был вести, в связи с «отсутствием ключевого эксперта». Также была упразднена кафедра публичной политики, пытавшаяся сопротивляться увольнению преподавателя. До этого Дубровский неоднократно выступал с критикой действий руководства ВШЭ, а также выступал против ввода российских войск в Украину.

7. Кредиты в высшем образовании
Крéдит – зачётная единица, используемая во многих западных университетах, а также в Высшей школе экономики. Обычно один кредит приравнивается к одному академическому часу в неделю в течение семестра (во ВШЭ это 38 часов за учебный год). В вузах, где используются такие единицы измерения, объём прослушанных курсов по итогу года тоже считается в кредитах.

8. Что за комедия?
Речь идёт о пьесе Владимира Маяковского «Баня».

9. Независимый Московский университет
Образовательное учреждение в Москве, основанное в 1991 году известными академиками и профессорами математики, является подразделением Московского центра непрерывного математического образования. Вступительных экзаменов в университет нет, занятия может посещать любой желающий. Юридически не является высшим учебным заведением.

10. Институт имени Стеклова
Математический институт им. В.А. Стеклова Российской академии наук — один из главных российских научно-исследовательских центров в области математики.

11. Центральная предельная теорема
Одна из важнейших теорем в статистике, позволяющая с большой точностью вычислять вероятности событий, происходящих из большого количества случайных величин (например, вероятность того, что после 10000 подбрасываний монеты орлов будет хотя бы на 1% больше, чем решек). Различные интерпретации и следствия из этой теоремы используются в гуманитарных науках и позволяют описать, например, частоту использования слов в языке.

12. А что за скандал?
Вероятно, имеется в виду расследование издания The Insider от 24 октября 2022 года, в котором журналисты установили личности 30 инженеров, занимавшихся наведением ракет на различные цели на территории Украины. Издание The Insider признано в России «нежелательной организацией», поэтому мы не можем поставить ссылку на их материал.

13. Андрей Сахаров
Советский диссидент и учёный-физик, один из разработчиков водородной бомбы и один из лидеров правозащитного движения в СССР. Выступал, в частности, против ввода советских войск в Чехословакию и в Афганистан. В 1975 году стал лауреатом Нобелевской премии, а в 1980 году за критику советской военной интервенции в Афганистане был отправлен в ссылку в Горький (ныне Нижний Новгород).

14. Преследование журнала DOXA
Издание DOXA лишилось статуса студенческой организации ВШЭ в 2019 году, якобы из-за того, что своими публикациями журнал наносил репутационный ущерб университету, а также привлекал к себе внимание «неоднозначными акциями и скандальными текстами», в том числе акциями в поддержку политзаключённых.
В январе 2021 года редакция опубликовала видеоролик на YouTube с обвинением российских властей в запугивании студентов перед протестами в поддержку Алексея Навального. Роскомнадзор увидел в этом видео «вовлечение несовершеннолетних в совершение противоправных действий», в связи с чем потребовал удалить материал. Впоследствии из-за этого ролика против четырёх журналистов издания были возбуждены уголовные дела.
Вскоре после начала боевых действий в Украине сайт журнала был заблокирован на территории РФ.

15. А что было в Дубне?
Речь о Летней школе «Современная математика» (ЛШСМ), в рамках которой проводились лекции по математике для студентов. Школа действует с 2001 года, среди её преподавательского состава большое количество ведущих российских математиков, включая членов-корреспондентов РАН.